Северная симфония - Страница 8

Правой рукой он сжимал тяжелый дедовский меч, а левой подбирал край мантии.

Он пошел к башне, путаясь в высокой траве цепкими шпорами, а на вершине башни, едва касаясь мраморных перил нежными пальцами, она стояла в белых одеждах, как бы в некой воздушной мантии.

Ее милый профиль ярко вырисовывался на фоне ясно-голубой, звездной ночи.

В полуоткрытом рте и в печальных синих глазах трепетали зарницы откровений.

Иногда она низко склонялась, покорная и вся белая, и вновь подымался ее силуэт над голубым, вечерним миром.

Так она молилась. Над ней сиял серебряный полумесяц.

И рыцарь остановился, но в ближних кустах закашлял горбун, и рыцарь, звеня шпорами, стал взбираться по мраморной лестнице.

И когда он был уже на вершине, она все устремляла синие очи в далекую безбрежность. Там понахмурилась тучка, бывшая заревой.

Но он дважды стукнул мечом. Она улыбнулась в испуге. Не узнала милого брата. Узнав, улыбнулась ему.

Так они стояли и молчали.

Он говорил: «Уже ты меня наставляла, а теперь я пришел сказать тебе новое слово. Оно, как пожар, сжигает мою душу.

«Ты заблуждаешься, воспевая надмирность… Я сын рыцаря. Во мне железная сила.

«Пойдем ко мне в замок, потому что я хочу тебя любить. Хочу жениться на тебе, королевна неведомого царства».

Его глаза метали искры.

Лес был суров.

Между стволов в дни безумий все звучал, все звучал звонкий голос волхва, призывая серебряно-тонких колдуний для колдовства.

В дни безумий:

«С жаждой дня у огня среди мглы фавны, колдуньи, козлы, возликуем.

«В пляске, равны, танец славный протанцуем среди мглы!.. Козлы!..

«Фавны!»

Молодая королевна стояла бледная от луны, опустив тонкий, увенчанный профиль. Серебряные слезы скатились из-под опущенных ресниц.

Не видно было ее глубокой тоски. Она говорила медленно и спокойно. Ее голос был тихий, чуть грустный.

«Возлюбленный, ведь и я тебя люблю. И моя любовь – невиданная на земле. Этот вздох бирюзовых ветерков.

«Этого ты не понял. Разрушил нашу дружбу, чистую, как лилия…

«Белую…

«Мне горько и тяжело…»

У обрыва, где росли папоротники, плясал старый чародей, поднимая край лиловой одежды.

Он потрясал бородой… И седые пряди струились вокруг его вдохновенного лица.

Перед ним потрескивало пламя, и казалось, он был объят сквозным, красным шелком.

Иногда он перелетал через костер; тогда над сквозным шелком красного пламени его надувшаяся одежда протягивалась лиловым парусом.

А кругом веселились колдуньи и утешали друг друга: «Посмотрите: старик ликует!

«Он ликует, ликует!..»

Слушая песни лесного чародея, рыцарь приблизился к королевне и говорил: «Я осыплю тебя рубинами и карбункулами… Я достану тебе пурпур мантии моим железным мечом.

«Ты ведь королевна безвенечная, безцарственная…»

«Я уже говорила, не здесь мое царство. Будет время, и ты увидишь его.

«Есть у меня и пурпур: это пурпур утренней зари, что загорится скоро над миром.

«Будут дни, и ты увидишь меня в этом пурпуре…

«Но прощай!.. Нам должно расстаться…»

Тут обезумевший рыцарь придвинулся к королевне и с криком: «Я совлеку тебя с вершин!» – обхватил ее стан и уже собирался спуститься в низину со своею добычею…

Но над головою склоненной королевны встал гневный образ призрачного старика в королевской мантии и золотой короне.

Его бескровные губы шевелились. Он грозил рыцарю туманной рукой.

И молодой рыцарь понял, что нет у него ни трона, ни пурпура, что упал он в трясины прежних лет.

И он стал опускаться в низины, запахнувшись в свой плащ. Он дрожал всем телом. Над его головой колебался пучок черных, страусовых перьев.

Пляски и песни любимые продолжал чародей: «О, цветы мои, чистые, как кристалл! Серебристые!

«Вы – утро дней…

«Золотые, благовонные, не простые – червовно-сонные, лучистые, как кристалл, чистые.

«Вы – утро дней».

И кричал, ликуя: «Все нежней вас люблю я».

Голубою ночью она стояла, одинокая, на вершине башни. Она была чистая красавица севера.

Одинокая.

Утром еще стояла она в венке из незабудок на фоне зари.

На востоке таяла одинокая розовая облачная башня.

На рассвете он сидел вместе с горбатым дворецким в лесной чаще и горько плакал.

А коренастый дворецкий разводил руками и шептал рыцарю: «Не горюй, могучий господин, уж я знаю, как утешить тебя…»

Рассвет был золотой, а у самого горизонта полыхал красный огонек.

На востоке таяла одинокая розовая облачная башня.

Они сидели у потухающего костра, отдыхая после танцев. Прислушивались к утреннему безмолвию.

Вдали раздался словно лошадиный ход.

Скоро с удивлением узнали, что мчался на них кентавр Буцентавр… Он держал над головой растопыренные руки. Еще издали улыбался молниевой улыбкой, крича о золотом рассвете.

Промчался, как вихрь, мимо них и понесся вдаль безумный кентавр… чуть-чуть страшный…

И они взошли на холм, чтоб приветствовать золотое утреннее пиршество, сверкающее над лесом, – все в венках из папоротника…

Чародей протягивал руки винно-золотому горизонту, где расползался последний комок облачной башни, тая, а пел заре: «Ты смеешься, вся беспечность, вся, как Вечность, золотая, над старинным этим миром…

«Не смущайся нашим пиром запоздалым… Разгорайся над лесочком огонечком, ярко-алым…»

Третья часть

В те времена все было объято туманом сатанизма. Тысячи несчастных открывали сношения с царством ужаса. Над этими странами повис грех шабаша и козла.

Даже невинные дети открывали туманные сношения.